В Мамошине были немцы, ей показываться в деревне было нельзя - тут же бы всех расстреляли, как семью коммуниста. Задержались на хуторе у лесника. Сначала он не хотел пускать наш табор к себе, потом сжалился. Каждый день надо было кормить всех детей, скотину тоже. Мама ходила по полям, искала корм для скотины. Однажды, когда уже выпал снег, пришли на хутор немецкие фуражиры и отняли у мамы корову. Рассказывает Валя, как немец с автоматом оттолкнул маму, как она за ним бежала по снегу, хорошо хоть не пристрелил. В другой раз встреча с немцами была такая.Рассказывает Валя: «Сидели мы все четверо детей на печке, было холодно. Мама
как всегда была занята по хозяйству. Сходила за водой. 2 полных ведра поставила на прибитую к стенке лавочку. В избу ввалилось довольно много немцев. Зима. Им где - то согреться надо было. Вот один и присел на эту хлипкую лавочку с вёдрами. Вода разлилась по всей избе. Мама взяла тряпку и
давай собирать на полу воду. Собирает и ругает немцев. А мы боялись, что они маму за это расстреляют. Но как - то обошлось!»

Через 2 - 3 недели , когда выгнали немцев из Мамошина, вернулась туда мама с детьми. Дом Кузнецовых пострадал при бомбёжке, снаряд попал во двор и бревном придавило корову, но дедушка успел её прирезать.С этим связан один интересный эпизод. Дедушка с бабушкой во время бомбёжки прятались в овощехранилище вместе с оставшимисяв деревне жителями. Как затих обстрел, глядят, а туда прибежала их кошка, мяучит, зовёт хозяйку. Они за ней, видят, что бревном корову придавило. Окна в доме были разбиты взрывной волной, но как - то дедушка Михаил заделал разбитые окна в кухне, печь оказалась цела.И вот однажды вечером пришли в дом Кузнецовых
наши бойцы, на лыжах они были, в шинелях длинных. Лыжи вдоль стены дома поставили, сами в избу, чтобы согреться. А мы все дети вчетвером сидим на полатях и на печке.Освещение плохонькое - фенушка. Это такой самодеятельный осветительный прибор: пузырёк, заткнутый картофелиной сырой,через неё продёрнута скрученная тряпочка. Кончик,пропитанный керосином, горит. Вот и всё освещение. Висела она в переднем углу. А солдатам постелили соломы за печкой в проходе к большой комнате. Там дедушка ещё окна не вставил, так что вся жизнь была возле печки. Мама решила посветить бойцам, которые там на соломе укладывались. Сняла эту самую фенушку, а пробка выскочила из горлышка, керосин вылился на маму. Мама вся вспыхнула. Солдаты быстро погасили на маме огонь. Но грудь обгорела. Хорошо, хоть пожара не случилось. На следующий день кто - то подсказал, где полевой госпиталь был. Туда мама сходила с Тамарой вместе. Чем - то смазали обожжённую грудь. Но кормить меня мама уже не могла. Это было уже в конце декабря 1941 года,мне 11 месяцев было. Фельдшер посмотрел и болячки на голове у Тамары. Сказал, что это недостаток витамина "А", надо масло есть. А где там масло? Нашу корову немцы съели, дедушкину разбомбили. На всё Мамошино никакой живности не осталось.Ещё рассказывают сёстры, как они нас с Лёвой во время бомбёжки в окоп таскали, который дедушка в огороде вырыл. Тамара Лёву за руку, он ходить уже умел, а Валя «большая» , ей уже исполнилось 10 лет, меня десятимесячную в ватном одеяле тащит, а угол одеяла отогнулся, она на него наступила, так и свалилась в землянку вместе со мной. Ещё интересный был эпизод. Когда немцев немного отогнали от Мамошина, на полях много чего валялось. И вот под горой у разбитой немецкой машины дедушка обнаружил железный ящик со всяким инструментом. Для кузнеца такая удача. Сбегала Тамара за санками, навалили они этот железный ящик и домой приволокли. 
Про швейную машинку. Мама под крыльцом закопала швейную машинку. Когда вернулись мы в Мамошино, достала мама машинку, собрала, попробовала, она работает. Потом всю семью обшивала она на этой машинке. Как - то перезимовали в Мамошино, а весной теми же лесными дорогами стали пробираться в Судниково. То ли от
этой поездки, то ли от других похожих, осталось у меня в глазах зрелище: из Мамошино по просёлочным дорогам едем мы по гати, а по сторонам разбитая техника немецкая. Как в туннеле едем. Выехали на пригорок – поле гороховое. А там уже горох созрел, мы, голодные, соскочили с фуры и ну рвать горох.Откуда ни возьмись старик с ружьём прогнал нас, не дал горохом полакомиться. После того как туда (к Москве) - сюда (к Волоколамску) прошли две армии, еды нигде никакой не осталось. Всё подчистили. А есть - то каждый день надо. Вот уж мы всем, что можно назвать съедобным, и питались. По полям собирали случайно оставшиеся клубни картошки,мороженная картошка крахмальным комочком варилась в кожуре. Из неё пекли «тошнотики». Запах был очень тошнотворный. Как - то замёрзшую в снегу павшую лошадь откопали. От неё мама с Валей отрубили топором и ножом куски мясо вместе с кожей, мама отмыла, отмочила его - сварила студень. Ну а уж когда зелень пошла, то в еду шло всё, особенно в лесах, что удалось набрать: сморчки, строчки, потом сыроежки, потом опята. Заготавливали малину. Её сушили на капустных листах в русской печке и складывали в мешочки, это как н.з. на случай болезни.Первое время мы жили у Шибаевых. У них своих детей было четверо: и нас трое: Лёва, я и Тамара у нас за старшую,всю эту команду пасла, от крыс, которые бегали по полу спасала. Мы на лавках сидели, и когда крысы к нам приближались, Тамара прыгала с лавки, они разбегались в разные стороны.  В семьях было по четверо детей, а у некоторых и больше. Наша семья была обычная. Валя, как старшая помогала маме в заготовке дров для топки печей в конторе МТС. Как только подрастал ребёнок, лет 8 и больше, всё в доме по хозяйству умел делать: уход за младшими детьми, дрова,вода, скотина, а уж после 10 лет подросток мобилизовывался на общественные  работы. До сих пор удивляюсь как народ выжил. Сейчас - то понимаешь - трудом этих самых женщин и детей войны выжили.